«В 1936 году мои родители переехали из Казани в Алма-Ату. А уже 13 января 1937 г. отец устроился на ТЭЦ-1 обходчиком путей на паровозе. Когда папа пришел на станцию, то здесь работало где-то 350-400 человек. И только один человек обслуживал с 1-го по 4-й котел.

Помню, когда мы ещё жили в землянке около станции, я видела, что уголь привозили поездом, а к котлу подавали транспортерами. Ребенком я также видела, как зольщики с каждого котла нагружали горячую золу на тележки, отвозили в другую сторону и высыпали. А потом приезжали машины и забирали ее на золоотвал. Только когда включили 5-й и 6-й котлы, то начали строить золоотвал.

У станции с самого начала свои были дома. До войны – в основном бараки. Мы, например, жили в бараке на улице Ремесленной, там был и отдельный дом для инженеров. А потом построили несколько двухэтажных 8- квартирных домов, там до сих пор живут люди. У станции были свои садики, Дом отдыха, профилакторий, детские лагеря. Когда я училась в техникуме, на летних каникулах, то работала воспитательницей в детском лагере «Энергетик».

Потом многие годы наша семья, как и семьи других энергетиков, жили в двухэтажном станционном доме. У нас была большая семья – семеро детей, а работал только отец. Помню, когда мне было 18 лет, я выходила на улицу, раскладывала книжки на скамейке, писала дипломный проект – я училась на химика-технолога промышленного предприятия.

Тогда я была очень худенькая, маленькая… Однажды ко мне спустился директор ТЭЦ-1 Иван Иванович Овчинников – он тоже жил в нашем доме на втором этаже, и спросил, в каком классе учусь. Я ответила, что заканчиваю техникум, а папа работает в топливно-транспортном цехе помощником машиниста.

И тогда Иван Иванович спросил: «Хочешь на ТЭЦ работать?». Я ответила: «Да, хотела бы». «Пусть отец подойдет ко мне, – сказал директор. – Я подготовлю письмо, чтобы тебя направили на ТЭЦ-1». Так, после после окончания техникума, 21 июля 1958 года я сразу вышла на работу в химический цех, лаборантом по отбору воды, угля.

Я проработала лаборантом год, и меня перевели аппаратчиком в химический цех по водоподготовке. Когда на ТЭЦ-1 построили новую водоочистку, меня сделали начальниками смен дежурных аппаратчиков, где я проработала около 9 лет. На вахте были 4 женщины и 7 парней. Слесари работали только днем, поэтому в ночную смену женщинам приходилось самим всё делать. На ТЭЦ тогда автоматики не было. А работать приходилось со щелочью, с серной, соляной кислотой, фосфатами, аммиаком. В турбинном цехе стояли огромные баки. И чтобы фильтры прочищали воду, надо было загрузить в баки 50 ведер соли. Это приходилось делать хрупким женщинам. Поэтому, чтобы поднять ведра на высоту в полтора метра, нам помогали мастера турбинного, котельного цеха, начальники смены. Люди были отзывчивыми…

А потом неожиданно меня перевели на работу в производственно-технический отдел. Произошло это так: директор ТЭЦ Александр Парфентьевич Сараев приходил через нашу химическую водоочистку и увидел, как я железным ключом открывала метровую задвижку. Он просто подозвал меня и сказал: «Завтра выходишь инженером на работу в ПТО». Начальником отдела тогда был Вайсман Михаил Абрамович. Перевод же директор объяснил тем, что работа в химцехе сменная и физически тяжелая для женщины, а работа в ПТО – дневная.

В отделе я подсчитывала тепло, занималась подготовкой кадров, работала со студентами. Я поддерживала связи с энергетическим институтом, научно-технической библиотекой. Там я и проработала до выхода на пенсию, и даже после пенсии до 1996 года.

Со станцией связана вся моя жизнь. И я рада, что до сих пор сохраняются связи с АлЭС. В свое время мне пришлось собирать архивные документы по строительству станции, подбирать снимки… Из них я узнала много интересного о ТЭЦ-1. Потом был сделан плакат к 50-летию станции.

Станцию начали строить в 1932 году русские и местные казахи, а также поляки, евреи и пленные японцы. 25 октября 1935 года ее ввели в эксплуатацию, а запустили – 31 декабря. Тогда была традиция – новое предприятие запускать к празднику, станцию – запустили в канун Нового года.

На станции в разное время работали К.Б. Искаков (начальник электрического цеха), А.Ж. Жакутов, Е.А. Абитаев, который потом стал первым вице-министром энергетики, индустрии и торговли. В первые годы работы станции опытных работников было мало, поэтому молодые специалисты сразу назначались заместителями начальников цехов, мастерами. Мы обучались новому на месте, на курсы тогда мало кого посылали. Молодым работникам помогали дежурные инженеры, начальники цехов. Я же со всем оборудованием была знакома, поэтому мне проще было. Всему научилась сама и других учила.

Во второй половине 50-х годов стали появляться высоко квалифицированное специалисты. В том числе из России, например, после Томского, Ивановского институтов. Постепенно и станция расширялась: один за другим построили котлы №5, 6, 7, 8. Помню, что в турбинном цехе были 4 маломощные турбины, а потому затем построили пятую мощную турбину.

Работу на станции часто вспоминаю только с хорошей стороны, ко мне все хорошо относились и уважали. На станции кроме папы из нашей семьи в свое время работал брат, а двоюродные братья работали ремонтниками. Хотя работа была трудной, но здесь было очень много хорошего. Например, у нас на Иссык-Куле были свои домики. Путевка на две недели стоила… 5 рублей! За домики мы не платили, только за питание в столовой. Я ездила туда почти каждый год. Нас премировали не только деньгами. Помню, мне от райкома партии дали путевку в прибалтийские страны, а потом за хорошую работу наградили путевкой в Болгарию. Благодаря станции, благодаря своей работе я смогла побывать в таких в этих местах.

…В 1996 году станцию и весь энергетический комплекс продали бельгийцам. Был большой переполох. Тогда на всех станциях почти 1700 человек остались без работы. Так как я ранее занималась комсомольской, партийной, а потом – общественной работой, то ко мне приходили люди, чтобы я поговорила с руководством.

Но бельгийцы не уволили только тех, кто обслуживал котлы, водоочистку. А в управлении оставили всего 2-3 человека. Через какое-то время убрали директора станции. А я ушла в ноябре, проработав на ТЭЦ почти 40 лет.

Для меня уход со станции был самым трудным периодом в жизни. Как, наверное, и для многих наших энергетиков…»

«Я – из семьи репрессированного военного. Поэтому в Казахстан я попал вместе с семьей не по своей воле в 1953 году, когда мне было 7 лет. Здесь мы и остались жить. Отсюда я был призван в армию. Служил в Белоруссии, в спецвойсках.

Помню, что еще с детства хотел стать машинистом тепловоза. После армии поработал в депо Алматы-1. А с 1969 года, когда мне было 24 года, и до пенсии постоянно работал на ТЭЦ-1. Я устроился в топливно-транспортный цех, поскольку здесь требовался машинист тепловоза ТГМ1. Тепловоз «таскал» 4-5 вагонов с углем к топливоподаче. В среднем выходило 240-250 тонн.

Это был трудный и грязный участок работы: котельная, шум, пыль… Очень тяжелая работа здесь была, особенно для женщин. Картина до сих пор в памяти: женщины стоят на приемных решетках. И когда скреперная лебедка тащит уголь, то он не весь проходит через решетку на питатели. Поэтому женщины – тогда здесь работали Мария Катаева и Ульяна Митина, его долбили кувалдой, чтобы он не застревал в решетке.

Потом станция решила взять в аренду магистральный тепловоз Т3. Более современный, мощный, но он очень тяжелый, на нем я тоже поработал. Впоследствии ТЭЦ приобрела тепловоз ТГМ3 с заводским номером 627. Его тормозная система позволяла откачать и подать воздух на 43 полувагона угля. А это – вес поездов, которые идут на Алматы-2, ТЭЦ-1.

В то время мы получали уголь с Кузбасса. По сравнению с экибастузским, зольность которого составляла за 60%, кузбасский был очень хорошим. Он – низкозольный, зола всего составляла 10-12%. А затем нам начали поставлять карагандинский шахтной добычи, РКШ. Он тоже был качественный, хороший. Его зольность составляла не более 30% золы. И хотя у нас в 80-е годы еще не было золоуловителей, он не сильно влиял на экологию города.

Ситуация резко ухудшилась в 90-е. Тогда Караганда стала отправлять на экспорт концентраты. Это означало, что шел смыв пыли в иловые отстойники. И отборный карагандинский уголь на экспорт шел, а то, что копилось в иловых отстойниках, стали нам отгружать. Для понимания: иловые отстойники – это заводь с камышами, утками, прочей живностью и мусором… И все это – перья, камыш, сучки, мусор – входило в состав угля. Мне неоднократно приходилось туда ездить, чтобы решать этот вопрос.

Хочу сказать, что тему экологии на нашей станции поднимали еще в начале 80-е годы – станция ведь расположена в черте города. Турсун Мукарамовна Жакупова, будучи профсоюзным лидером, этот вопрос поднимала на различных форумах, в том числе и в Москве. Об этом же говорили и руководители станции, и в Министерстве энергетики и электрификации Казахской ССР, поэтому еще в 80-е годы на уровне руководства союзного ведомства было запланировано, что Алматинскую ТЭЦ-1 переведут на газ. Но не сложилось – до нас не дошли руки, поэтому этот вопрос окончательно решили только в 2017 году.

Я родился в поселке Мерке Жамбылской области. В 1967 году переехал в Алматы и с 12 сентября того же года до пенсии проработал на ТЭЦ-1. Начинал электрослесарем 2-го разряда, закончил работу начальником цеха. В 1985 я перешел в топливно-транспортный цех и 29 лет проработал на топливоподаче. Даже после выхода на пенсию я еще 5 лет работал на ТЭЦ.

Когда я только пришел на станцию, здесь еще работали котлы и турбины. Работа на твердом топливе – это выбросы, угольная пыль: под трубой стоять невозможно было, и жители постоянно жаловались на станцию из-за черной пыли.

Раньше, до новых котлов, угольный склад был рассчитан на 200-250 тонн. При мне уже строились 10-й и 13-й котлы. Когда котлы построили, места для складирования дополнительного угля не оказалось. Поэтому начали даже зимой заготавливать уголь. Но станция не была к этому приспособлена. И тогда бельгийцы, которые в 1996 году выкупили энергокомплекс Алматы, сделали тепляк, чтобы разогревать мороженый уголь.

До тепляка состав шел из Караганды и Экибастуза, где грузили большие глыбы. К тому же уголь спрессовывался в пути, и выгрузить его на станции было невозможно. Нужно было его прогревать, дробить, выгружать… Только потом, можно было его направлять на подачу. Работа была тяжелая, нагрузки на нас были большие…

Тогда даже была создана специальная структура, которая за это отвечала, – Центр приема и выгрузки топлива. Это отдельный департамент, которому в 2024 году будет 26 лет. А до этого эта служба была внутри станции. Помню, в 1997 году бельгийцы спрашивали, какой нам уголь нужен. Начальник цеха заказал три бульдозера, и нам тогда выдали угольный российский концентрат. Я стоял возле разгрузки: камешки летели, но – никакой пыли. А когда обычный уголь разгружался то, чтобы не было большого запыления, мы повышали влажность. В сутки мы где-то 3 тысячи тонн закачивали в котельный цех.

За время моей работы я ремонтировал все электродвигатели по электростанции. Из чрезвычайных ситуаций еще советского времени – в конце 80-х годов – помню, как в один момент все багерные насосы, которые были заглублены, попали под воду. Там, в котельном цеху, низкая точка. А там три двигателя стояли. Вода заливала и золоотвал – это были десятки тысяч литров. Помню, она была уже в рост человека, и вода все поступала и поступала. Нам нужно было ее откачивать постоянно…

Как раз этими двигателями я и занимался. Нужно было оперативно их демонтировать, вытаскивать, новые ставить, если нет, то сушить. Тогда стояла задача хотя бы один двигатель запустить. Тогда котельщики насосом занимались, электрики работали. Всего на ликвидации этого ЧП нас было человек двадцать. Чтобы вытащить и заменить насос у нас 4-5 часов ушло. К счастью, у меня были резервы. Резервную систему включили, чтобы, хотя бы один насос из трех работал и можно было аварийную ситуацию убрать. Тогда мы справились…

А еще я был в числе тех, кто разгружал и подавал последнюю партию угля в топку… Потом станция перешла на газ. Все прошло плавно, никакого события или торжества не было. Нам просто сказали: «Уголь не подавать» – и всё.

Но теперь все понимают, что это было, наверное, самое важное для Алматы и станции экологическое событие!»