Строки истории: Валерий Сауранович ТОРЛАМБАЕВ, пенсионер, в конце 90-х возглавлял Правление АПК
Родом я из Белой Церкви, это город в 80 км к юго-западу от Киева. И с детства я мечтал быть летчиком, как мой отец. Даже хотел поступить в военное училище, но отец был категорически против: он служил в аварийной дивизии, прошел войну, видел много страшного. Весной 1962 года полк, в котором служил отец, перебросили из Польши в Казахстан. Летчики прилетели на самолетах, а семьи офицеров ехали в теплушках, это было весной. Так мы оказались в Алма-Ате и поэтому в 1965 году я окончил школу №41.
Вначале я все-таки пытался поступить в летное училище, но меня «забраковали» по здоровью. Тогда я простился со своей мечтой и побежал в Алматинский политехнический институт, на геофизический факультет, не представляя даже, что это такое. Просто спросил, где меньше конкурс, и мне посоветовали геофизическую группу, куда я и поступил. Поэтому мое первое образование – не энергетическое.
Окончив институт, полтора года проработал по специальности. К тому времени я уже был женат, была дочка, и меня немного напрягала полевая жизнь. В итоге я принял решение сменить профессию и в 1972 году перешел в энергетику – в топливно-транспортный цех Алма-Атинской ТЭЦ-1 заместителем начальника цеха.
В то время на станции еще было очень много ветеранов. Моим наставником стал товарищ Иван Николаевич Щеткин. Он работал мастером, и у него образование было всего 10 классов. Но он всю жизнь проработал на ТЭЦ, и был для всех большим авторитетом на станции. Помню, тогда даже было выражение: «привод Щеткина». Он требовался, когда электричество пропадало на задвижках с электрическим управлением, и тогда два человека вручную крутили ключом огромные задвижки. Это и был «привод Щеткина».
ТЭЦ-1 и несколько котельных были единственными источниками теплоснабжения. Думаю, что в то время порядка 50% тепла городу давала ТЭЦ-1. Но в то время активно развивалось централизованное теплоснабжение. Помню, что тогда в городе по 25 км в год строились магистральные сети диаметром 500, 600, 800 мм. И ответственность ТЭЦ-1 перед городом была очень серьезная.
К теплоснабжению Алма-Аты относились очень внимательно. Мы работали по графику 70/150º. То есть, 70ºС –минимальная температура, она обеззаражена, поскольку при такой температуре микробы не живут. Поэтому со станции вода идет и для батарей, и для потребителей. Мы всегда работали с тепловыми сетями, а они работали с Гидрометом, от которого получали отдельный, более точный прогноз погоды. И в соотвествии с этим прогнозом мы начинали поднимать температуру. Если предвиделся мороз, то поднимали температуру горячей воды для отопления: на выходе она была максимум 150º.
В середине 70-х годов по Советскому Союзу прокатилась волна очень серьезных аварий с обесточиванием станций и потерей теплоснабжения больших городов. Из строя выходили турбины. Поэтому у нас в турбинном цехе ввели должность мастер – инженер по системе регулирования турбин. Как показала статистика, все те аварии возникали из-за неполадок системы регулирования. И я попросился в турбинный цех, хотел в своей профессии иметь что-то интересное. Еще мне тогда казалось, что турбина в цехе … очень красивая. Но и на самом деле, турбинный цех – это основа основ ТЭЦ. Вся экономика станции находится в турбинном цехе: отпуск электроэнергии, тепла происходит здесь. В итоге – меня перевели.
В те годы мы боролись за каждый киловатт, чтобы не сбросить нагрузку, сутками там ночевали. Помню, как-то пробило прокладку трубопровода в 150 мм, и вода забила веером. Что делать: если отключить воду, то встанет турбина. А турбина – 25МВт электрической нагрузки, плюс – потеря тепловой нагрузки. Тогда И.Н Щеткин предложил нам заменить ее на ходу. Идея была: немножко сбросить давление, задвижку разболтить (снять болты). Вода будет бежать, но мы предварительно задвижку откроем, всунем новую и успеем ее заболтить. Мы так и поступили: выдергиваем задвижку – вода шурует, мы вставляем новую, наживляем один болт… И тут я с ужасом я вижу, что отверстия не совпадают. Хотя все было сделано по госстандарту. В итоге мы три болта можем вставить… Закрываем, и станция 25 МВт сбрасывает нагрузку. Но выговоров за это происшествие не было – мы сами лезли под опасность…
Была и другая история. Раньше вокруг станции, а потом, когда расширяли открытое распределительное устройство (ОРУ), речка Поганка проходила через него. И всё было нормально до поры до времени. А недалеко от реки было здание повысительной насосной. Там – большие насосы с двигателями. Рядом – маленькие насосы маслоснабжения этих больших насосов. И была опасность: если затопит повысительную насосную, но маслоснабжение не будет. А значит, насосная все равно встанет.
И вдруг – это было весной – начала проступать вода. Мы не понимали, откуда она. Начали искать причину, и оказалось, что, когда при строительстве ОРУ забивали свайные фундаменты, пробили трубу. Свая перегородила сечение трубы, а поскольку по Поганке шло много мусора, то большая труба оказалась закупорена ветками. Вода стала подниматься из трубы и бежать во все стороны. Поэтому нам было нужно расчистить трубу, чтобы устранить подтопление, а эта задача – в ведении турбинного цеха.
Тут я и предложил: «Давайте, с той стороны, где воды мало, я залезу. Вы меня привяжете веревками, чтобы не унесло, а я потихоньку эти ветки растаскаю». В общем, привязали меня… Страшно было немного. Диаметр трубы где-то два метра, веревки бы удержали, но дышать нечем было… И все же потихоньку, ветка за веткой я их вытаскивал, и вскоре насосную прекратило топить.
К ТЭЦ-1, как к единственному теплоисточнику столицы Казахстана, всегда было очень пристальное внимание руководства и города, и страны. Что накладывало на нас серьезное ощущение ответственности: мы чувствовали, что за нами город. И это становилось особенно ясно во время различных ЧС. так, очень непростая ситуация случилась в конце февраля во второй половине 70-х годов. Мороз был где-то под 30ºС, и в турбинном цехе на расстоянии вытянутой руки приборов не видно было. Везде влага. Затем начало вылетать оборудование. Ремонтникам было тяжело работать.
В то время за теплоснабжение отвечало Министерство энергетики. Учитывая такую ситуацию, перед нами поставили задачу начать строительство двух водогрейных котлов – №7 и №8. И поручили это… турбинистам. Я как только не сопротивлялся: «Как так, турбинистам – котлы?». Ведь турбинисты отличаются от котельщиков. У них самые большие гайки, самый тяжелый инструмент – кувалда, но в то же время самые точные размеры. Нас не услышали, но мы в конце концов тогда эту задачу хорошо выполнили – поставили два водогрейных котла за 5 месяцев.
Ну и с прудом-охладителем немало воспоминаний связано. Я помню, когда мы его, очищали, то соорудили плот, и по нему рассекали по водоему, даже флаг поставили… Что вообще-то запрещалось.
Но при этом особо хочу подчеркнуть – очень ответственное отношение к энергетике в советское время, и оборудование, и снабжение, и содержание было честным. Если проводился капитальный ремонт, то это означало полное восстановление работоспособности агрегата, оборудования. Например, в котле всё меняется. Турбина обслуживалась по часам наработки и по количеству пусков и остановок. За этим велся очень строгий учет. На каждую турбину был и есть свой паспорт, в которой ведутся постоянные записи.
Тогда в «Алма-Ата-Энерго» существовала правильная система ремонта, жесткие алгоритмы, также как и сейчас – в АО «АлЭС». Если обслуживание вести правильно по всем документам, то оборудование может работать, условно говоря, веками. Например, пришло время в турбине менять цилиндр высокого давления. Заранее его надо заказать, изготовить, выбрать время и заменить, и он продолжит работать еще 300-400 тысяч часов. Также проверяются фундамент, металлоконструкция, колонны и пр.
Как правило, мы начинали думать о капитальном ремонте за два года до его начала. Составляли дефектную ведомость – замерялась толщина металла, количество отказов, часы наработки и т.д. Мы прогнозировали, что нам надо менять, подавали заявки в Министерство энергетики и каждую позицию защищали. Закупки совмещались с графиками ремонтов, которые мы расписывали тоже вперед. Думаю, та система была хорошая, поскольку население не чувствовало количество закупленных труб, турбин и прочих замен.
«Алма-Ата-Энерго» работала штатно во время ремонтных процессов. Хочу сказать и о работе Министерства энергетики и электрификации Казахской ССР, которое с ноября 1962 года по 1980 год возглавлял Тимофей Иванович Батуров. Можно смело говорить, что многое в энергетике из построенного и созданного в Алма-Ате и в Казахстане, это его заслуга. Так получилось, что он был моим тестем. Но мне, как энергетику, никогда никаких поблажек от него, естественно, не было.
Приведу такой случай. Однажды в день рождения тестя, мы приехали с женой к нему с поздравлениями после рабочего дня. Но он открывает дверь и говорит: «Что ты здесь делаешь, у тебя станция «села» на ноль». Удивительно: он всегда был в курсе того, что и где происходило в энергетике республики. А я, поскольку тогда не было сотовых и был в дороге, не знал о ЧП на станции. Поэтому, не заходя в дом, я уехал на ТЭЦ- 1.
У каждого человека, кто работает на станции, есть персональная ответственность за свой участок. Тем более – у руководителей и инженерного персонала. А я в тот момент был замначальника цеха станции. Я туда, как ушел, так на двое суток и застрял.
И таких людей, как мой тесть, в нашей системе было очень много. Тимофей Иванович и Динмухамед Ахмедович Кунаев были почти одногодки. Они работали вместе в Восточном Казахстане, Тимофей Иванович был главным энергетиком свинцово-цинковой и цветной металлургии. Он начинал, как и все энергетики раньше, с первой рабочей ступени – машиниста-обходчика. Он был убежден, даже если ты Гарвард окончил, у нас должен начинать с низов. А выплывешь или нет – это уже твоя задача.
В 70-80 годы отраслевое министерство формировало заказ на ремонтные работы. В Управлении перспективного развития Министерства энергетики были 12 человек, и они справлялись. Они планировали по всему Казахстану, когда и какую электростанцию ставить и в каком месте и т.д. Потом все выносилось на уровень правительства. Но не обходилось и без командировок на заводы, чтобы напомнить поставщикам о потребностях. Ведь несмотря на строгую плановость, многое все-таки приходилось доставать.
Так, у меня был случай. Только я собрался уезжать на работу в Ирак в командировку, как у нас на ТЭЦ-1 вылетает турбина. По формулярам нужной запчасти там не должно было быть. Речь шла о регуляторе скорости в турбине, весом 10 кг, но ее нигде нет. И меня отправляют в командировку на Ленинградский металлический завод – у них в работе как раз была турбина для Пакистана. Система была такая: турбину собирают, прокручивают, потом разбирают и отправляют за границу. Но на сборку она должна была пойти не очень скоро. Мне было очень сложно уговорить их, но, учитывая запас времени перед отправкой той турбины, удалось получить регулятор скорости для нашей турбины. Это говорит об абсолютно других нравах в то время, о взаимовыручке и гибкости. На заводе мне сказали, что будут гордиться тем, что помогли Алма-Ате.
А потом я улетел в Ирак. После трех лет работы в той стране я снова вернулся на станцию – на ту же должность, с которой ушел. Вскоре меня вызвали в «Алматы-Энерго», в райком партии и сказали, что я должен идти на ТЭЦ-2 зам главного инженера, которую запустили в 1980-м году. Станция была очень тяжелая, не такой компоновки, как другие ТЭЦ. Плюс она заглубленная, что было связано с большой сейсмичностью и намывным грунтом. Чтобы закрепить ее, условно говоря, выкопали котлован на 12 м глубиной и построили фундамент, в связи с чем возникали эксплуатационные проблемы. Хочешь – не хочешь, но надо: в райкоме была одна схема, если что – «клади партбилет на стол»…
Тогда на ТЭЦ-2 еще не было сложившегося коллектива. Поскольку, сюда запретили принимать людей с других станций города, а потому начали набор со всего бывшего Союза. Были и эксплуатационные проблемы – например, удаление золы, которой всё было забито. Любая труба порвется, и начинается «потоп». Было много и отказов в работе, то котел, то турбина встанут. А само подземелье мне казалось ужасным – это следствие углубленности станции.
На тот момент помимо эксплуатации ТЭЦ-2 еще стояли задачи и развития станции. Тогда часть ее работала, а часть строилась. Надо было строить и запускать 5-ю и 6-ю турбины. Это была первая в энергосистеме мощная турбина в 110 МВт. А 4-я турбина – противодавленческая. Всего на ТЭЦ-2 восемь котлов, 6 турбин. Котлы 420 тонн, т.е. полтора котла работают на одну турбину. И каждый год в то время вводился котел-турбина.
Было всем непросто в тот период, и я считаю, что каждое поколение руководителей делало свой шаг, чтобы улучшить работу станции и сейчас она стала очень надежной и чистой. Так, в НИИ энергетики тогда для нас сделали золоуловитель, он улавливал 99,8% золы, твердые частицы. Мы начали устанавливать в 1-м котле золоуловитель, но вихревые трубы быстро выходили из строя, нужен был особый материал. Мы заказали трубы более надежные на военном заводе. Потом украинцы предложили пластиковые. У них был известный завод в советское время в Днепропетровске. Он выпускал ракеты стратегического назначения, самая известная из них SS-18 «Сатана».
Нас очень долго допускали на этот завод: снаружи забор каменный высокий, а внутри как граница – колючая проволока и ходят часовые. Они нам сделали их еще до начала 90-х годов. В результате на 1-м котле резко уменьшились видимые выбросы по золе, в числе которых очень опасные – кадмий, тяжелые металлы.
Был и очень символичный случай. В день закрытия последнего XVI съезд Коммунистической партии Казахстана 8 февраля 1986 года «Алма-Ата- Энерго» – вся система – «села» на ноль. Когда дома свет погас, я немножко напрягся, подождал 15-20 минут, потом сел в машину, еду – темнота по городу. Въезжаю на станцию, а там пар шипит, ничего не видно, и фонариков нет. Потом немножко освоился, смотрю – питательный насос «улетел». Причина была в сетях: замкнуло на 24-й подстанции в парке им. Горького. Автоматика еще работала на станции, но работник где-то на 5 секунд заметался: «отключать или нет» оборудование. И эти 5 секунд метаний стоили того, что станция «села» на ноль и потащила за собой всё остальное.
Восстанавливаться пришлось долго. Мы запускались вместе со всей энергосистемой, сначала надо было линии восстановить. А для этого – получить питание от других систем, это заняло где-то трое суток. Электроэнергия пришла из других энергосистем республики. Здесь сработал один из главных принципов системы, объединившей все энергосети Казахстан и страны Центральной Азии. Это позволяло, если у нас плохо, брать энергию у соседа.
Хотя если ЧП серьезное, то могли «сесть» на ноль многие или все. Но, в тот момент главной проблемой для нас было то, что пропало не только электричество, но и тепло – а его у соседа не возьмешь. Так как электроэнергии нигде не было, то всё тепло приостановилось, поскольку электроэнергией запитаны насосы, которые подают холодную и горячую воду.
… А потом пришел 1992-й год со всеми известными проблемами. Отсутствовали не то, что связи между компаниями-поставщиками в разных республиках, почти полностью прекратилось сотрудничество. В том же году меня назначили главным инженером «Алматы-Энерго». При этом должность главного инженера энергосистемы была номенклатура Министерства энергетики. Они утверждают это для того, чтобы главный инженер не был зависим от директора энергосистемы. И для того, чтобы главный инженер не говорил то, что говорит директор. Ведь очень часто у директора были абсолютно другие мысли, чем у главного инженера.
С алматинской энергетики началась и система веерного отключения. Это случилось в 1993-94 гг., когда нам прекратили подавать газ. Но каждый трансформатор был рассчитан на потребление определенной мощности, и они стали гореть. При этом у нас по схеме не было никаких предохранителей на трансформаторах – даже в расчетах, в проектах этого не было. Поэтому мы решили целыми районами отключать потребителей от света, чтобы хоть какая-то мощность была в одном районе, потом – во втором районе и т.д. Это была необходимая мера – чтобы не вышло из строя все наше оборудование.
Бельгийцы пришли в энергокомплекс Алматы в августе 1996 года. Компания «Трактебель С. А.» по договору купли-продажи с Правительством РК приобрела Алматинский энергокомплекс и на его базе создали ЗАО «Алматы Пауэр Консолидэйтед» – АПК. Помню, у нас проходит совещание, где присутствовали все директора предприятий, в том числе и Талдыкоргана. Вдруг к нам заходит целая толпа людей, и нам их представляют: «Это бельгийцы, сейчас они оформили покупку». А мы сидим и рассуждаем, как нам выжить, и всё вертится вокруг топлива, которого у нас нет. Напомню, что именно тогда угольщики и нефтяники заняли жесткую позицию по цене. Цены были неоправданно высокими. А энергетики не могли задирать тарифы.
Скажу честно, тот период был сложнейшим на моей памяти. Очень много людей были против того, чтобы нас приобрели бельгийцы. Что оправдано: они первым делом многих сотрудников уволили, в том числе директора энергосистемы. Но совершенно точно, без бельгийцев в той ситуации мы бы точно не выжили. Перед началом того отопительного сезона на ТЭЦ-1 и ТЭЦ-2 запас угля был, даже не 10-суточный. Это было недопустимо, ведь по всем нормам у нас должен быть 40-суточный запас топлива. То есть, не было ни топлива, ни денег. Была большая задолженность по зарплате, ее бельгийцы выплатили сразу. Они сократили большое количество работников, но со всеми рассчитались в соответствии с законодательством. После того, как со всеми рассчитались по старым долгам, бельгийцы за работу платили тютелька в тютельку по времени, независимо от сбора денег за отпущенную продукцию. И вначале они платили свои деньги.
В их начальный период на энергосистему приехало очень много технических работников из Европы. Правда, в «Трактебеле» быстро поняли, что здесь им делать нечего, потому что наше оборудование знаем только мы. Но в целом они не только станции, а весь город спасли в тот период. Моей же первой задачей, как руководителя АПК, в тот период стала выработка нормативов. Цель была внести в закон, как норму, простое правило: электроэнергия и тепло – это товар, за которые надо регулярно платить. Было непросто приучить потребителей к такой мысли, поскольку электроэнергия в советские времена, да и после товаром не считалась. И бельгийцы очень помогли в выработке этой привычки у алматинцев.
А еще у них была очень интересная особенность: когда их много было, они на каждого из нас писали резюме. Опираясь на это досье в какой-то степени, потом делали кадровые назначения. Так они и меня назначили генеральным директором. Это было еще то испытание, когда меня начали таскать все и вся по судам. В некоторые из дней у меня, бывало, по три суда. И я тогда сказал владельцам: «Давайте, снова меняемся, для судов нужен только генеральный директор, а в суде к иностранцам было другое отношение». Потом я перестал ходить по этим судам…
Анализируя их период, отмечу, что первым делом они привели в порядок финансы и экономику комплекса, поставив ее во главу угла. АПК, а потом АлЭС не были бы таким успешными в экономике и организации производственно-финансовой деятельности, если бы не бельгийцы. Они полностью компьютеризировали экономику АПК – финансы, бухгалтерию. В их компании не было диспетчеризации процессов, как у нас. Но когда технари им рассказали, они поняли, что диспетчеризация важна, и сделали очень многое по компьютерам, по линии связи.
Бельгийцы смогли решить ценовые вопросы и с угольщиками. АПК заключила договор с поставщиками топлива, где в цене топлива учитывалась калорийность угля. Для того, чтобы определить ее, они закупили специальное оборудование. На всех станциях его поставили – пробоотборники, калорийные машины. Все оборудование было довольно сложное и дорогое. Но с того момента при разгрузке вагонов с каждой партии бралась проба, измерялась калорийность топлива.
Мало того, угольщики, хотя они и изначально были капиталистами, верили нашим данным, потому что у них такого оборудования не было. И они платили по нашим данным, соблюдая правило сортности. Цена была не постоянная, например, 1000 за тонну. Такой подход позволял получать качественный уголь, поскольку цена зависит от сортности. Качество ниже – меньше доход. А отсюда и улучшение экологии, на которую качество уголь тоже влияет почти напрямую.
При бельгийцах мы впервые стали отключать потребителей за неуплату. Когда было «Алматы-Энерго», мы боялись это делать, поскольку тут же начинали звонить акимат, зам. министры и министры, чиновники всех уровней.
На начальном этапе у АПК было очень много технических проблем. Притом, крайне серьезных. Например, вышедшая из строя 9-я турбина на ТЭЦ-1. Нам было очень важно вовремя отремонтировать ее. Тогда произошла серьезная авария,. Там нужно было больше, чем капитальный ремонт, надо было всю обмотку поменять. С помощью бельгийцев мы купили обмотку в Екатеринбурге. Мало того, Саша Романов, который тогда был владельцем компании «Ротор» купил для работников фирменные комбинезоны с наименованием.
Помню, когда ремонтировали турбину, пришлось выставить охрану, милицию поставили, потому что воровали. А у нас тогда денег на охрану станции не было. Да и при «Алма-Ата-Энерго» в советский период у нас даже в мыслях не было, что кто-то залезет и подорвет турбину. Сейчас все станции обнесены заборами, колючей проволокой, думаю это правильно и безопасно. Такие объекты должны надежно охраняться. После январских событий это стало особенно очевидно, и система охраны стратегических объектов изменилась.
В мае 2000 года компания «Трактебель С. А.» ушла с казахстанского энергетического рынка, после чего ЗАО «АПК» перешло под управление АО «КазТрансГаз». Три года спустя ЗАО было перерегистрировано в АО, а в июне 2006 года было создано АО «Алматинские электрические станции».
… Думаю, это закономерно: каждое время ставит свои задачи, требует непрерывных улучшений, модернизаций, решений. Что в конечном итоге – во благо потребителям, ведь система, сохраняя профессиональные традиции, совершенствуется, становясь надежнее, безопаснее, экологичнее …