Строки истории: Сергей Михайлович СКВОРЦОВ, пенсионер, бывший начальник ПТО
«На ТЭЦ-1 я устроился в феврале 1979 года дежурным слесарем в турбинный цех. У меня было три курса по специальности «электрические станции» в Павлодарском индустриальном институте. Тогда начальником был В.В. Храпунов, его заместитель – Владимир Иванович Седловский. А моими наставниками стали Хамит Рахимович Мамырбеков и Владимир Иванович Овчинников.
Помню, когда я пришел на ТЭЦ-1, здесь был брызгальный бассейн и турбины небольшой мощности. Для работы турбин необходимо было постоянно охлаждать пар в конденсаторе. Теплая вода уходила с турбин и по трубкам подавалась в коллекторы. Они создавали небольшие фонтанчики, при разбрызгивании вода испарялась и охлаждалась…
В то время автоматизации не было, и в мои обязанности дежурного слесаря входили задачи производить мелкий ремонт оборудования. В основном это была проверка работоспособности подшипников насосов, замена смазки, подтяжка сальников. Также моей задачей было задросселировать поток воды задвижкой, связаться с машинистом турбины и химцехом. Чтобы им хватало воды, нужно было контролировать и количество воды, и давление – не больше 1,6 атмосфер. Было очень важно не допустить увеличения давления, иначе произошел бы разрыв конденсаторов. И у нас такое случалось…
Вскоре я сдал экзамен на обходчика, и стал машинистом турбин центрального теплового щита управления. Эта работа мне была интересна. Даже как-то по итогам соцсоревнования мне дали вымпел «Лучший машинист турбин». В те годы я постоянно что-то изучал, сдавал дополнительные экзамены на другие должности.
Затем меня перевели старшим машинистом, при этом заочно я учился в Алматинском энергетическом институте, куда перевелся из Павлодарского индустриального института. По окончании вуза меня назначили начальником смены, затем перевели заместителем начальника турбинного цеха по эксплуатации, а время спустя – заместителем начальника ПТО. В конце 90-х из ПТО выделился отдельно цех наладки и природоохраны, и в него вошли режимная группа и группа природоохраны.
Мне многому приходилось учиться на практике. Особенно, если происходили какие-то нештатные ситуации. Как-то в ночную смену химики обходили баки обессоленной воды, а в 50 метрах от них – распределительное устройство 35 кВ. Они увидели, что там летят искры, тут же доложили об этом начальнику Хамиту Рахимовичу Мамырбекову. Я тогда был старшим машинистом, и наш кабинет находится ближе всех к этому месту, вот меня к месту ЧП и отправили. Добежал – а там уже сильные искры. Тогда устройства были масляные, и если там был дополнительный источник огня, то само устройство может сгореть и взорваться.
Зная это, не стал медлить, быстро перелез через забор, снял рубашку и начал их тушить искры, упавшие на землю. Краем глаза вижу – сюда бежит какими-то зигзагами начальник смены электроцеха. Оказывается, Х.Р. Мамырбеков позвонил начальнику смены и спросил, кого на место ЧП послали. Ему ответили, что меня. Он, хорошо меня знавший, говорит: «Я точно знаю, что он туда перелезет и обязательно начнет тушить». А там была земля под напряжением – 35 кВ. Вот и побежал начальник смены зигзагами, ступая на изолированные дорожки, только по которым можно было безопасно идти. Там же, где я стоял, было очень опасно… В общем все обошлось, но тогда я от всех получил.
Обидно было другое: в то время всем, кто участвовал в ликвидации какого-то возгорания, по рапорту давали три дня к отпуску. Но мне сказали: «Конечно, мы имеем право дать тебе три дня к отпуску, но ты же нарушил правила безопасности! Ничего ты не получишь».
Были и забавные ситуации. Однажды к нам приехал журналист. Начальник цеха сказал, чтобы он у меня взял интервью. Но репортер походил – походил вокруг меня и ушел. Потом мне начальник цеха пояснил, что прессе не рекомендовали фотографировать бородатых – я был с бородой. Но в итоге статья все же вышла. Но на фотографии были еще мой дублер, женщина-обходчик – ну чтобы не одна моя физиономия с бородой была.
Я пришел работать на уже работающую станцию с историей, ее основное генерирующее оборудование уже было введено. Тем не менее, развитие ТЭЦ продолжалось: менялись какие-то ее составляющие. А когда я работал начальником ПТО, вводили последние водогрейные котлы, также шла установка контроля вибрации на турбинах ПТ-60.
Дело в том, что при повышенной вибрации подшипники разрушаются, и если не предпринимать ничего, то может разрушиться вся турбина. То есть, работоспособность и безопасность оборудования контролировалась и поддерживалась постоянно. Сложнее было это делать в конце 80-х- начале 90-х годов.
Помню, когда у турбины № 8 в 25МВт пришел срок окончания эксплуатации, я собрал документы для подачи заявки в министерство на вывод ее из мощности. Разрешение мы получили, но возникли проблемы с финансированием. Поэтому мы турбину не выводили из эксплуатации, поскольку не могли купить новую. Лишь спустя время приобрели на Харьковском турбогенераторном заводе подходящую турбину. Причем, если на старой турбине регулирование потока пара было дроссельное, то на новой – сопловое оно более эффективное, повышающее КПД турбины почти на 1%.
А вскоре государство поставило перед всеми задачу контроля выброса вредных веществ на предприятиях. И чтобы снизить их объёмы, наши специалисты вместе с инженерами Казналадки разработали уникальные эмульгаторы. В этой группе были инженер Александр Панарин, зам. начальника ПТО Анатолий Васильевич Тимченко. Благодаря их идее эмульгаторы стали работать очень хорошо.
Работая в производственно-техническом отделе, я участвовал в испытаниях новых золоулавливающих установок, которые, как правило, проводились в выходные. Сейчас проверить их просто – опустить зонд и определил сколько скопилось пыли. Но ранее это был более трудоемкий процесс. Приходилось специальной грушей набирать золу, взвешивать осадок и определяли степень улавливания. Эти процедуры мы проводили после окончания ремонта каждого котла.
Последние два эмульгатора устанавливались на котлах № 8 и № 9. Эти проекты мы согласовывали с экологами. Они приходили на ТЭЦ по окончании установки эмульгаторов со своим оборудованием и параллельно с нами делали испытания. Затем собранную эмульгатором золу мы должны были перекачать на золоотвал. Но получившаяся пульпа была с абразивными частичками, и при перекачке багерными насосами, могла их повредить. Поскольку, если в корпус насоса и на вал попадает зола, то она его истирает. И чтобы насос дольше работал, на него подают чистую, практически питьевую воду.
Зола с потоком воды уходит на золоотвал, но, чтобы вода не пропадала, ее откачивают обратно. Чтобы повысить эффективность процесса, мы с Анатолием Васильевичем Тимченко придумали установку гравийного фильтра. У нас тогда стояла задача уменьшить расход питьевой воды, поскольку цены на воду были приличные. Мы с Тимченко изучили имеющиеся фильтры, а затем предоставили свои чертежи, по которым изготовили новые фильтры. В них предусмотрели обратную промывку. А затем установили два фильтра. И воду, которую мы откачивали обратно, предложили использовать после фильтра – а это порядка 50 кубов в час. Сейчас фильтры еще работают, и насосы остались в работе.
На крупных предприятиях всегда на повестке стоит задача улучшать, оптимизировать процессы. Например, на станции всегда есть определённый процент потерь пара и чистой воды. Допустимый – около 2%, но если учитывать все остальные процессы, то показатель потерь может достигать 5-6%. И его надо восстанавливать. Для этого на станции при проектировании делают обессоливающая установку. Она на ТЭЦ-1 была и очень большая. Но в этой установке для регенерации использовалась серная кислота и едкая щелочь. Мы сократили потери в разы и снизили количество потребляемой кислоты и щелочи благодаря установке обратного осмоса.
В проектной установке обратного осмоса – это процесс химического обессоливания, а в нашей установке – физический процесс. Образно говоря, наш осмос – это пластиковая пластина с очень маленькими отверстиями. Вода пропускается через нее. Но поскольку содержащиеся в ней соли по размеру больше этих отверстий, то задерживаются пластиной, а через установку проходит только чистая вода.
Нам приходилось решать немало нестандартных задач. Например, когда в начале 2000-х годов на турбине № 9 появилась сильная вибрация, мы пригласили специалистов ВНИИГ им. Б.Е. Веденеева из Санкт-Петербурга. Они приехали с приборами, осмотрели фундамент и нашли кое-где полости. Решение было относительно простым: просверлить небольшие шурфы и… залить цемент.
На каждом участке работы были свои особенности, свои секреты, свои допуски. Помню, когда я был заместителем начальника турбинного цеха и пришел в инспекцию, где принимали экзамен у лаборанта химического цеха. Только я зашел, экзамен сразу прекратили. Потому что есть информация, которую мне по должности не положено было знать. Потом, когда я стал зам. начальником ПТО, то понял, почему они это сделали. Химический цех – это дорогое, опасное производство, где посторонним нельзя было находиться.
Энергетика – трудная профессия, но она сразу не отпускает. Когда подошел мой пенсионный возраст, я еще три года работал в компании, из них несколько месяцев как начальник ПТО. Меня сменил Айбек Шаяхметов. В отделе осталось много специалистов, с которыми я работал. Мы как-то встретились по случаю важной для всех энергетиков даты – 100-летия ГОЭЛРО, и они обратились ко мне со словами: «О, учитель!». Я ответил: «Какой же я учитель, разве чему-то вас учил?!». А они отвечают: «Конечно! Придешь к вам с вопросом, а вы в ответ три вопроса навстречу!». А другой коллега добавил: «Ну да, и после того, как с тремя вашими вопросами разберешься, уже сам ответ на свой первый знаешь!» Это отличная награда – от учеников и коллег!
Но были и другие награды: мне очень приятно, что в 2020 году на 100-летие ГОЭЛРО мне дали и российскую, и казахстанскую памятные медали. Мало кто помнит, но вся энергетика, которая начиналась до 50-го года, строилась и развивалась по плану ГОЭЛРО. А мы это дело продолжили…